* * *

Душа черствеет, кровное родство

 Осталось в венах лишь, несёт аорта

Мое унылое больное естество

К родителям, к родным, а может – к черту?

 

Я жить хочу иначе, путь иной

Положен, ты прости мне, что так вышло.

менадой быть, не праведной женой,

Любовницей и девочкой на крыше.

 

И если будешь обо мне молить,

То воск горячий лей в мои ладони.

Чтобы исчезла ломких линий нить,

И мысли охладели.

 

И после даст Господь мне сил прощать,

Как я годами у него просила.

Носить еще, копить в себе печаль

Нет силы.

 

 * * *

 Как близость наших душ перечеркнуть

 Одной сплошной чертой, а не пунктиром.

 Я так хотела глубоко вдохнуть

Морозный воздух, духа не хватило

 

Уйти, ненужных слов не говоря,

 В белёсый тихий вечер января,

Где мысль – соленой каплей, пленной тенью,

Где замерзают чувства, и паденье

 

Не так опасно, нежно примет снег.

Румянцем непростительным пылая,

Я глубоко дышу, еще не зная,

Как ты мне дорог, светлый человек.

 

* * *

Была тебе ни девой, ни женой,
И не хочу никем...Пустою чашей,
Оборванною трепетной струной,
Наивной и доверчивой Наташей
живу...И не поднять в руке клинка,
И камня в твою сторону не бросить.
Слогов стихия мне была близка,
Но как горька глаголов россыпь...

 

* * *

Летящий снег успеть заворожить,
Чтобы соткать салфетки кружевные.
И просто есть на них, и просто жить.
И яблоки наивно - наливные
Бросать в сугроб и видеть, как лежат,
Теряя яркость жизни уходящей.
И руку до суставной боли сжать.
Зима.Сугробы.Фрукты.Длинный ящик.

 

* * *

Плавишь меня огнем,

Крест мой неопалим.

 Молодость-чернозем

Больше не даст плодов.

 

Так я хотела б вновь,

Только уже с другим,

летопись-водоем,

В новую "нелюбовь".

 

Снятся порой моря,

Влагу в себя впитать,

Чтобы дала ростки

Новой весной душа.

 

Где ты, судьбы маяк,

Мой водолей-бунтарь?

Жажда или пожар

Ты для себя решай.

 

* * *

 Йозеф, отдай горшки.

Ну, для чего тебе

Души, шагнувших в ночь

С дьявольского моста?

Ты их живыми знал,

 Видел, как шли ко дну,

Ты лишь и Бородач,

Разве еще - луна.

Выпусти их из рук -

Скользких зелёных лап.

Пусть же они всплывут,

Снова увидев мост.

Трудно взлететь без крыл,

Проще - на дно упасть.

Йозеф, чужих грехов

Может быть тяжек груз.

 

По легенде, в Праге, под Карловым мостом живет водяной, собирающий души самоубийц.

 

* * *

Писать тебе стихи и, память вороша,

Споткнуться о слова – соленые, живые.

И подвести черту – последний горький шаг:

Холодные слова, и станем мы чужие.

 

Я знаю, что любовь земной вращает шар,

Я без нее нема, слова уносит ветер.

Дай сил мне просто жить: смотреть, ходить, дышать.

Дай силы мне забыть, что ты живешь на свете.

 

* * *

Учи меня – молитвам и словам,

Стихи писать и в жизнь иную верить.

Ее приму, читая по слогам,

Войду, лишь придержи ногою двери.

 

В пустыне лиц найду твое одно,

Веди меня скитальцем - Моисеем.

Тебе виднее, сколько нам дано,

Отпущено, и что еще успеем.

 

* * *

И падала в пустую полынью,

и подо льдом бескровная лежала,

И снилось поле, словно я бежала

Румяно-босоногая – к ручью.

 

Там бился ключ, прозрачная вода

Сбегала по камням в густую траву,

И взрослые, конечно, были правы.

Я - не права. Малы мои года.

 

И я смотрела в пустоту небес,

В бескрайнее, бездонное, глухое,

И думалось – да что же я такое?

И что мы все? И что мы значим – без…?

 

 И я тогда о пустяках молилась,

Чтоб не ругали, чтоб любовь – навек.

Мне верилось еще, что человек

Быть счастлив может. Экая наивность.

 

* * *

Пестроты слов ненужную кутерьму

Просто отбросить, жить лишь руки касаньем.

Я ведь когда-то тоже совсем умру.

Так для чего ненужные обещанья?

 

Я бы хотела стать светом в твоей руке:

Стоит зажать кулак – и поймаешь лучик.

Ближе, конечно, проще бы было и лучше,

Но ничего и так – в твоем далеке.

 

Мне не нужны ответы, звонки, ключи,

Стала бояться частиц и междометий.

 Даже во снах между нами есть кто-то третий.

Просто сожми мою руку. Молчи. Молчи.

 

* * *

А дождь завис над Патриаршими,

И капли с плеч на воду стряхивал.

Слепило солнце настоящее,

И шелестели тополя.

 

Вокруг, на лавочках, уставшие,

Задумчивые, задремавшие,

Друг друга нежно обнимавшие

Сидели люди, только я

 

Стояла у решетки кованой,

Смотрела дождь, на солнце щурилась,

И думала – ну как же здорово,

Словами мне не передать

 

Тебе вот эти лета проводы,

И пруд, и дождь на тихой улице.

А, может быть, давай без повода

Придем с тобой сюда гулять?

 

 * * *

Научиться дышать заново

И Венерой, из любви вышедшей,

Разбросать блестящие запонки

По подушке, по канве, вышитой

 

Алой ниткой, знаю, мне каяться,

Знаю, ношу не отдать слабому.

По ночам в тоске-слезах маяться,

Потому что родилась бабою.

 

И ни верой, ни мольбой денною

Стать единственной твоей желанною

Мне судьбу ни изменить данную,

Афродитою уйду-пеною.

 

* * *

Рук твоих кольцо – словно теплый кокон,

Я боюсь только выпасть вовне, разбиться.

Пятна яркие желтых соседских окон,

Словно злых великанов больные лица.

 

 Надвигаются тени вечерних улиц,

До утра еще – тысячи хмурых мыслей.

Отчего предательски разминулись

На заре наши полу-родные жизни?

 

 И кому, зачем задавать вопросы?

Пуповину всегда по живому режут.

 ______________________________

И конфету все время ребенок просит,

А приносит шишки в карманах леший.

 

* * *

Грохочет грозно Конхобар,

Бровями гневно поводя,

Ты разумеешь ли, что дар –

 Расположение вождя?

 

 Неблагодарная, дрожи,

Укравший красоту умрет.

Сынам Уснеха смерть, но жизнь

Еще идет, еще идет….

 

* * *

Медной монеты мельканье меняет суть

Сутки еще, и ствол бытия – под срез.

Зерна отборны, но в жатву – все та же муть.

Бедному кажется снова – богат, как Крез.

 

Тени мелодий рассудок уводят в тень,

Мечешься, маешься – солнца чужой зенит.

Солнечный длится безумный, полярный день.

И колокольчик в повозке звенит, звенит.

 

 * * *

 Червоточиной, чертополосицей

Что-то важное бьется в мозгу.

На язык что-то главное просится.

Только что – я понять не могу.

 

Только ветер приносит осинную,

Запоздалую, злую тоску.

И стою, глядя на воду синюю,

Да войти я в нее не могу.

 

* * *

 В Каменке нет камней, есть огромный ком –

 Глыба из снега и льда обняла дома.

 Если до города ночью идти пешком

Или замерзнешь, или сойдешь с ума.

 

Канешь в бессмыслицу жадной сырой степи,

Ляжет в низах туман, поглощая крик.

 Вроде бы молод еще, вроде – кровь кипит,

Кинешься к зеркалу – смотрит седой старик.

 

* * *

 Когда долго-долго бьют тебя по глазам,

По нежнейшим пальцам, натягивающим струну.

Вспоминаешь, что где-то есть освещенный зал,

И резной паркет, и десятки миров-зеркал,

И вступаешь снова в нелепую эту войну.

 

Мчится глупое время, а мудрое – вдаль течет,

Ты межуешь жизнь, и кажется: вот – рубеж.

Но кружатся пары под ровный и мерный счет,

И ты левую руку кладешь ему на плечо.

И теперь только музыка в парке, и воздух свеж.

 

 * * *

Иней с еловых обиженных лап

Сыплется серебром.

 Вечер. Дорожка ведет не в сад,

А уводит к метро.

 

Вечность мне в спину тебя кричать,

Варежкой рот зажав.

Стало так холодно по ночам.

С верхнего этажа

 

Крики доносятся: «Горько!Эй,

Суженый пьет до дна!»

Среди бессонниц и площадей

Я у тебя одна.

 

 * * *

Спать осталось устало-блаженные семь часов:

Может, книгу взять или сесть за компьютер - в сеть,

И войти в семейство не жаворонков, а сов,

Только утро снова разбудит – клевать и петь.

 

Наплевать, что светает к полудню, и стынет день

От мороза, ползущего к тридцати.

Превращаешься в свой пуховик – голубую тень,

Маршируешь ей сипло: откуда-куда идти.

 

Коченеют пальцы и замерзает мысль –

Та, спасительная: «лучше обратно в дом».

И змеится дорога, имя которой жизнь,

 Заметая тебя чУдным кружевом-серебром.

 

* * *

Не проехать, не перейти: широка река,

Ибо имя ей «долг», и вода ее глубока.

 А в ветвях деревьев, что по брегам ее

Откричало смердящее воронье:

 

«Вон отсюда, враже, не замути реки,

Ибо воды ее чисты и волны легки,

Ибо то, что чужое – ведомо, не твое,

Ибо песня умрет во реке, на волнах ее.

 

Что ты хочешь – прихоть, а то, что ты любишь – ложь,

Будет тяжким игом то, что так долго ждешь,

Будет тяжкой долей выбор, пойдет отсчет»

А река играет, но мимо река течет…

 

 * * *

 В Замоскворечье храмов купола,

В Замоскворечье явь совсем иная.

Мне чудится здесь старая Москва,

Стою в смятенье странного родства,

 Московских улиц старины не зная.

 

Я - только гость, не ведавший корней,

Не помнящий селения и рода.

Каких времен, каких чужих кровей,

Без ориентиров выхода и входа.

 

Я - так, я просто в щелку поглазеть,

И выдохнуть огромный шумный город –

Котел амбиций, горечи газет.

Но вновь вдыхаю, обжигая горло.

 

* * *

 Ты укрой меня, грусть-печаль мою дотемна,

 Напои меня черной ноченькой допьяна,

Убаюкай, согрей, укутай в полотна сна,

Дай сомненьям моим названия – имена.

 

А наутро пойдем к колодцу, натопим печь,

Будет в горнице свет струиться и литься речь,

Будет запах хлеба, хвои и резеды.

Ни печали, ни слабости, ни беды.

 

* * *

В квартире этой жили у черты Беды,

 но были с ней на «ты»,

Накоротке – веревочке в сортире,

На двух ногах, что толком не ходили.

 

Здесь мыли пол и протирали пыль,

В трельяже старом прятали бутыль

Со спиртом – ставить банки при простуде.

Гостей сзывали, накрывали стол,

И был уют отраден и тяжел,

В квартире их всегда бывали люди.

 

Одна блины и пироги пекла,

Другая здесь сидела у стола

И в пироги готовила начинку,

Потом селедку резала, и вот

Настал последний високосный год

И небо, как говорено, с овчинку.

 

Хотели елку ставить в декабре,

Дыхание запнулось на заре

(уже на стол продукты закупили).

Скорбящая не дождалась тепла,

А жизнь рекою дальше потекла.

И люди ели, пили, ели, пили.

 

* * *

Черта проведена, ее лишь пересечь

И, кажется, вперед помчишься легкой ланью,

Прозрачна и чиста твоя польется речь.

Сомнения? Они остались там, за гранью.

 

Рассветная роса, черемуховый цвет –

Все вспомнилось в одно мгновенье налитое,

Как будто не жила в тумане столько лет,

Как будто не свое листала прожитое.

 

* * *

Намотает пряди на ладонь,

Дернет с силой.

Схлынут с дождевой водой

Слезы. В спину

 

Не ударю, не толкну с холма:

Мирный ослик.

А скитаться по чужим домам,

Кухням, После…

 

После ливней, снега, пустоты,

Зимней комы

Мне твои покажутся черты

Незнакомы.

 

Запах тлена, талого гнилья,

Марта вопли.

Мне судьба покажется моя

Где-то возле…

 

* * *

До месяца волка – месяца тишины

Мне нужно еще дожить, доползти, добраться.

Я в самом начале долгой седой зимы,

Еще плюс восемь, а кажется – минус двадцать.

 

Серобородый туман приник к моему окну,

Этот старик с утра безмолвствует в серой вате.

Тело мое немеет, подвластное белому сну –

Этой синичьей спячке в выстуженной кровати.

 

А если вдруг дотяну до месяца бурь и ветров,

Руку протянет Герта – рыжеволосая дева,

Ладони мои согреет и, верно, оттает кров,

Истает узор со стекол – льдистый, заиндевелый.

 

И можно уже без страха – довольно! – идти во двор

Приветствовать нити солнца улыбкою-ликованьем.

И в месяц веселый зайца услышать нестройный хор

Ушедших моих любимых – дыханию в оправданье.

 

 * * *

Я знаю, что твой самолет поднялся в небо.

Мне неизвестно, был пилот ли пьяным, не был.

А дальше – токи на табло: не приземлился.

И время медленно текло, и ветер бился

 

В окошко веткою сухой, царапал горло.

Я спорила с судьбой лихой, шептала: «Горе,

За милым следом не ходи, пусть будет жив он.

Мне на поминки не ходить, не сыпать жито,

 

Не видеть сытых воробьев, не знать могилы.

Ведь сердце ведает мое, что жив мой милый».

Пошла зеленая строка: «Мол, с опозданьем….»

Согрета жилка у виска твоим дыханьем.

 

И ветер тише за окном, и время стало.

«Я заждалась тебя, родной», - шепчу устало.

 

* * *

                                                                               Л.Газизова

Мимо белого Храма и черных Господних невест

Прохожу налегке – без косынки и юбки, туристка.

Я в дороге опять – улетаю с насиженных мест,

В путь пускаюсь любой: все одно, что далекий, что близкий.

 

Дай мне руку, родной, этот бег мой приостанови,

Я могла б заплести себе косу и шалью укрыться.

Я бегу в никуда: от потерь, от тоски, от любви.

Днем и ночью бегу, и древесных колец моих тридцать.

 

Я спешу мимо горя чужого – ищу своего,

Понимаю: настигнет, найдет и укроет от света.

В свете нового дня я мечусь и хочу одного:

Чтоб была моя тьма твоим жарким дыханьем согрета.