Мы часто называем пародией, в частности литературной, совершенно разные по жанру произведения: тут и подражания, и перепев известных произведений, и фельетонно-эпиграммная пародия.
Термин пародия происходит от греческого parodia, что дословно означает «пение наизнанку».
Пародия существует столько, сколько существует поэзия. В русской поэзии уже Сумароков писал пародии на стихи Ломоносова. Писали пародии и Пушкин, и Лермонтов, и Некрасов: «Подражание корану» Пушкина, «Тамбовская казначейша» Лермонтова, написанная «онегинской строфой», «Колыбельная» Некрасова – перепев Лермонтова.
Дальнейшее развитие пародия, особенно перепев, получила у поэтов журнала «Искра» Курочкина и Минаева. Так Минаев, издеваясь над пейзажной лирикой Фета, переписал стихотворение последнего «Уснуло озеро…» задом наперёд (чем не пение наизнанку?), широко он использовал в своём творчестве перепевы (поэмы «Евгений Онегин нашего времени», «Демон», «Кому на Руси жить плохо?» «Евгению Онегину» повезло особо. Кто только не использовал его в качестве канвы? Если Минаев по следам Писарева и Тургенева превращает Онегина в Базарова, то Корней Чуковский переносит Онегина в начало XX века. Его Ленский :
Со мной обнялся он при встрече,
Войдя в какой-то ресторан,
И молвил от восторга пьян:
«Теперь пойдут иные речи,
Восходит ясная заря!»
И смолкнул, дворника узря.
А. Жданов в своём докладе о журналах «Звезда» и «Ленинград» привёл цитату из пародии Александра Хазина «Возвращение Онегина»
В трамвай садится наш Евгений.
О, бедный, милый человек!
Не знал таких передвижений
Его непросвещенный век.
Судьба Евгения хранила,
Ему лишь ногу отдавило,
И только раз, толкнув в живот,
Ему сказали:"Идиот!"
Он, вспомнив древние порядки,
Решил дуэлью кончить спор,
Полез в карман... Но кто-то спер
Уже давно его перчатки,
За неименьем таковых
Смолчал Онегин и притих.
Мне запомнилась строфа из романа «Евгений Неглинкин», написанного неизвестным автором ещё в довоенные годы:
Горит восток зарею новой.
Звенит будильник полчаса.
Сыр коркою своей багровой
Ласкает взор. И колбаса,
Глазами сальными сверкая,
Как одалиска молодая,
На блюде томно возлежит,
Студента взор она пленит...
О колбаса! Еда студента!
Едина ты питаешь нас!
Порой сочна, как ананас,
Порою тверже монумента...
Тобою дышит и живет
Студентов молодой народ.
Не без влияния Неглинкина в послевоенное время создал своего «Евгения Стромынкина» Герцен Копылов, доктор наук, автор деседентской «Четырёхмерной поэмы:
Он поутру богам здоровья
Чуть успевал поклоны класть
И, обагрённый свежей кровью,
Спешил на лекцию попасть.
Благой совет друзьям подавши -
Засесть от лектора подальше, -
Он лез наверх, как на Казбек,
И между делом вёл конспект.
От дел, бывало ж, нет отбою,
И он их все встречал лицом.
Он по натуре был борцом.
Вся жизнь его была борьбою:
С утра - с мечтами о съестном,
Потом, когда поест, - со сном.
В советское время поэтическая пародия получила дальнейшее развитие во всех своих разновидностях: Стилизации Архангельского, авторов «Парнаса дыбом», Леонида Филатова,
пародии- эпиграммы Александра Иванова.
Но пора попытаться классифицировать поэтическую пародию как жанр. Прежде всего, пародия-эпиграмма. Это форма литературной критики. С помощью этого вида пародии в поэтическом произведении доводится до парадокса неудачный образ, эпитет, метафора, несоответствие формы и содержания.
Различают бурлеск, когда низкий предмет выражают высоким стилем и травестия, когда высокий предмет – низким стилем.
Пародия-эпиграмма выхватывает из стихотворения неудачный образ, гиперболизирует его и приводит к комичной ситуации. Так построены пародии Александра Иванова. Интересно, что такая литературная критика не вызывала у критикуемых обиды и даже служила популяризации автора. Об этом у Н.Г.Новикова есть эпиграмма.
О ПАРОДИИ
За обиду когда-то не в суд –
Шли к барьеру, ища сатисфакции!
Нынче скажут спасибо редакции
И сатирику руку пожмут.
Экий странный усвоили взгляд,
Ну не спорим ли снова с природою:
Как награды, дождавшись пародии,
Бедный малый так искренне рад…
Перепев – это тот случай, когда известное произведение никоем образом не критикуется, а используется как канва, комизм вызывает перекличка с исходным произведением. Так в Стихире можно найти с десяток продолжений известного стихотворения А.К.Толстого «История государства Российского…» Лучше других это удалось Александру Фрейшисту, хотя и нет того филигранного лаконизма, как в первоисточнике.
Не грех к концу дороги
Подумать о душе.
Вот царь наш в Таганроге,
И нет его уже
Взамен старшого брата
Меньшой пришел царить,
Но тут аристократы
Надумали бузить.
Да все идет не гладко
В России с давних пор.
И в бунте нет порядка,
Не вышел заговор.
Царь Николай наш Первый
Любил зело балет,
Имел стальные нервы
И правил тридцать лет.
Тех, что за бунт в ответе,
Примерно наказал.
«Я строгий папа, дети, -
Народу он сказал. –
И вот вам для порядка
Квартальный и жандарм».
Жилось не очень сладко
При нем, dass Gott erbarm.
Давил поляков, венгров
И воевал Кавказ,
А чуть ослабли нервы –
В Крыму побили нас.
Проливы отобрали
Да флот топить пришлось.
Тут много разной швали
В России развелось
Мы вновь у моря тужим,
Ах, Господи, спаси,
Зело изрядна мужа
Пошли твоей Руси!
Пришел отцу на смену
Царь Александр Второй.
Он верил в перемены
И в либеральный строй.
Задать османцам жару
Послал он на Балкан,
От злобных янычаров
Спасая христиан.
Придумывал реформы,
Дал волю крепостным,
И по российским нормам
Жилось не худо с ним
Да злые нигилисты
Не любят добрых дел,
Так что ему бомбисты
Поставили предел.
А сын, Лександр Третий
Любил свою семью.
«Лишь там я счастлив,дети,
Где сплю, где ем и пью»
Землею править скушно,
Пускай идут дела
Неспешно, ненатужно,
Как Боже ниспосла.
Он папиным реформам
Приделал задний ход,
Чай, и по старым нормам
Не худо жил народ.
Глядят, допреж мятежный,
Склоняя гибкий стан,
Клянется в службе вечной
Покорный Туркестан,
И не бунтуют горцы
Уже который год.
За то и Миротворцем
Нарек его народ
С отцом был вкусом схожий
Наследник Николя,
Он верил в волю Божью
И правил без руля.
Был разумом он скромен,
Не понимал страны,
Свое семейство холил
И слушался жены.
Напастям нет предела
Народец – пьянь и рвань
Царь тщится лучше сделать,
А все выходит дрянь.
Цусима и Ходынка,
Распутин и Гапон.
И в Думе та ж картинка –
Беда со всех сторон.
Вдруг выстрел на Балканах
Услушали, verdammt,
Все содрогнулись страны:
Застрелен Фердинанд.
Подраться захотелось,
И люд пошел на люд.
Европа загорелась
Под крики "Наших бьют!"
От войн одни уроны,
Венец и так тяжел.
Царь попросил пардону,
Простился и ушел.
Меж тем без вящей славы
Вошел в двадцатый век
Некрупный и картавый
Лобастый человек
Хоть не был он Мессией
Но был, видать, рожден,
Из искры чтоб в России
Раздуть Revolution
Чуть боле метра с кепкой,
По правде говоря,
Он был орешек крепкий
Для русского царя
Да климат наш холодный
Переносил с трудом.
Париж, Женева, Лондон –
Ему Европа дом.
И видно европейцу -
Момент весьма хорош:
Свободы – хоть залейся,
Порядка – ни на грош
С германского вагона
Он на платформу – прыг!
И тотчас же с разгона
Взлетел на броневик
Людишки растерялись,
Но он построил их:
«Чужие чтоб боялись,
Давайте бить своих!»
Тут брат пошел на брата
И в морду, и в поддых,
И бедных, и богатых,
И здешних, и чужих.
Совсем пришла в упадок
Огромная страна,
Какой, к чертям, порядок,-
Гражданская война!
Друг друга все тузили
В столицах и в глуши:
Евреи и грузины,
Китайцы, латыши
Когда же прекратили,
Глядят, а наш Ильич
Совсем уже не в силе,
Не шутка – паралич!
У гробового входа
Он правду разглядел,
Что мы растим урода,
Не то, что он хотел.
Пришел за ним, ребята
В тот поворотный миг
Усатый, рябоватый
Грузинский большевик.
Калач на царстве тертый,
Гляди, да не зевай:
Куда Иван четвертый,
Куда там Николай!
Иосиф, вождь матерый,
На словеса был скуп
И, как восточный повар,
Готовил острый суп
«Нужна людишкам плетка,
Вредитель – главный враг.
Всем место за решеткой,
Пожалуйте в ГУЛАГ!»
Завел порядок крепкий
Усатый садовод,
Людей, подобно репке,
Сажал, как в огород.
Прореживал растенья,
Что до того сажал,
И плотность населенья
Изрядно понижал.
Хоть были мы не в силе
Идти на всех войной,
Допреж изобразили
На гербе шар земной.
И той трубы походной
Уж приближался час,
Как вдруг тевтонец подлый
Пошел войной на нас
Вождя мы не видали
В дни первые войны,
От страха он едва ли
Не наложил в штаны.
Потом приободрился,
Закончил горевать,
За сим распорядился
Викторию ковать.
Натужились сильнее
Погнали их zurueck.
И вот уж мы на Шпрее,
Союзники вокруг.
Опять зело в те годы
Расцвел России цвет,
А гений всех народов
Еще языковед
Княжил Иосиф сильно
Аж целых тридцать лет.
Кадят ему умильно,
И беспорядков нет
Но годы камень точат,
Не дюже стал здоров.
Не стало прежней мощи
И веры в докторов
Сидел на даче хмурый,
Как дед, а не отец,
И на еврейский Пурим
Настал ему конец
Все плакать стали сильно
Чурались новых бед
Земля как есть обильна
Порядка ж снова нет.
Но власть не лыком шита,
Придумано хитро:
Вокруг владыки свита,
Сиречь – политбюро.
Взошел на место свято
Георгий Маленков.
Никто теперь, ребята,
Не вспомнит, кто таков.
А новоиспеченный
Никита, хоть и мал,
Дал волю заключенным,
Пейзанам паспорт дал
И по всему союзу
Велел он в тот же час
Посеять кукурузу,
Мол, будем, как Техас
И коль бразды правленья
Доверили ему,
Поведал населенью,
Кто, где и что к чему.
Узнал народ: злодеем
Был наш отец родной.
И вот из мавзолея
Тащат того долой.
Мотался вождь по свету,
Чудил и там, и сям,
Кубинцам слал ракеты
И Крым дарил хохлам
В Америку приехав,
Стучал там башмаком,
Довел народ до смеха,
Но не был дураком:
Когда с американцем
Серьезный вышел спор,
Он наши взвесил шансы
И сделал договор.
И вот без войн солдаты
В казармах двадцать лет.
Земля опять богата,
Порядка только нет.
Работать все устали
И ждали коммунизм,
Да тут его прогнали
За сей волюнтаризм
И вот в Кремле высоком,
Приняв солидный вид,
Царит днепровский сокол,
Красавец Леонид.
За Ильича без кепки
Был весь народ горой,
Ведь он писатель крепкий
И вообще герой.
Хоть он на танках в Прагу
Отправил наш привет,
А все же нет Гулага,
Того порядка нет.
Постановленья множил,
Да не богато дел.
Афган хотел стреножить,
Но в том не преуспел.
Тут стали принародно
Владыке угождать
И чуть не ежегодно
Звездою награждать.
Страна опять жирует
Почти что двадцать лет.
И столько же воруют,
Видать, порядка нет.
Но вот товарищ Брежнев
Лежит уже в гробе.
Пришел другой, что прежде
Руководил ГБ.
Он знал, владыка Юрий:
Порядка нет давно,
На службе все де-юре,
Де-факто все в кино.
«Наш контингент так гадок:
Кто в бане, кто в пивной.
Ужо теперь порядок
Я заверну иной».
Лихие дни настали,
Да не хватило сил.
Уж он в Колонном Зале,
А главным – Михаил.
Он был пригож собою,
Лишь портило одно
На голове большое
Родимое пятно.
Других он был моложе,
Хоть и не двадцать пять.
И он замыслил тоже
Порядок поменять.
И выдал населенью
Наказ совсем простой:
Мол, нужно ускоренье,
А то у нас застой.
Придумал перестройку
Куда как хорошо,
Наобещал нам столько,
И вот - процесс пошел.
«Я гласность дал народу,
Еще реформы дам.
Но прежде мне в Европу!»
- И взял с собой мадам.
Весь мир – Европа, Штаты,
Все в Горби влюблены.
Забрал домой солдат он
Из дружеской страны.
И вот он, наш речистый,
Как в древние года,
Зовет капиталистов:
«Придите, господа!
Всему виною – пьянка,
Мы это уберем,
Не станем спозаранку
Бежать за пузырем».
Всем сделалось не сладко,
Народ кругом в беде:
Не только что порядка,
И водки нет нигде!
То супротив природы,
По правде говоря,
Чтоб пьяному народу
Непьющего царя.
Фортуна так капризна,
Чуть вверх и тут же вниз.
И вставив Мише клизму,
Его сменил Борис.
И своего предтечи
Исправил он изъян,
А что дефекты речи,
Так не всегда ж был пьян.
Башкирам и татарам
Дал суверенитет,
И в баню – с легким паром!
Глядим – Союза нет.
Но тезке Годунову
Был Боря не чета,
Хоть сам он муж здоровый,
Команда – мелкота.
Вчера еще мальчишки
Ходили на горшок,
Но почитали книжки
И сделали нам шок.
Народ простой – что лапоть
Прибавилось лишь дыр.
А кто успел нахапать,
Тот стал теперь банкир.
И слабину почуяв,
(Чай, крепкой нет руки)
Российского буржуя
Пошли доить братки.
С вина доход - спортсменам,
Попам – от сигарет.
Такие перемены,
Что подивился свет.
В земле опять разруха,
И к нам издалека
Для поддержанья духа
Везут окорочка.
Настало тут, ребята,
Немало всяких бед,
Кто бедный, кто богатый,
Порядка ж снова нет
Борис – политик хваткий:
Меняет каждый год
Премьеров, как перчатки,
Чтоб был круговорот.
Он, демократ наш главный,
В критический момент
Предал огню бесславный,
Но дерзкий парламент.
Да в думу депутаты
Опять пришли болтать,
А тут решил некстати
Чеченец бунтовать.
И с президентом вместе
Опять в каженный раз
На том же самом месте
Воюем мы Кавказ.
Себе Борис на смену
Привел не с кондачка
Гэбэшника, спортсмена
С походкой морячка.
Всем люб Владимир очень,
Глаза его, как сталь:
«Врагов в сортире мочим
И строим вертикаль».
В ком дух военный истов,
В том воля не в чести.
Велел он журналистов
В порядок привести.
Закон у нас, ребята,
Что дышло с давних пор:
Зело гноит богатых
Послушный прокурор.
Любезны нам оковы.
Знать, любит тех народ,
Кто, ежли что, готовы
Всем сделать окорот.
И вот его портреты
Глядят со всех сторон,
Пиитами воспетый,
Руси спаситель он.
И не корысти ради
(Ведь он отец и мать!)
Все льнут к нему, чтоб сзади
Получше полизать.
И хоть земля обильна,
Да нынче на Руси
Так все смешалось сильно,
Что Боже упаси:
Летит под гимн советский
Орел о двух главах,
Чекист от власти светской
Поклоны бьет в церквах,
Военным – прапор красный,
А статским – триколор.
Ну, нет порядка, ясно,
От самых древних пор
Ужель порядок будет
Хоть с этим, хоть с другим,
О том узнают люди,
А мы пока молчим.
Составил от былинок
Рассказ немудрый сей
Худый смиренный инок
Раб божий Алексей.
Вослед за ним аз грешный
Марал сии листы
Для шутки ли потешной,
Для вящей лепоты,
Про то, мой друг читатель,
Ты строго не суди:
Причудливо, что сзади,
Важней, что впереди.
Так пусть другой, прилежный,
Что придет после нас,
Правдиво и неспешно
Продолжит сей рассказ.
Третья разновидность пародии – стилизация и близкая к ней подражание. Подражание в отличие от стилизации не несёт юмористических ноток. В стилизации делается попытка нащупать особенности стиля автора. Иногда для этого берётся известное стихотворение и создаётся цикл, как бы на эту тему написали известные литераторы. Группа авторов-харьковчан (Э.С.Паперная, А.Г. Розенберг, А.М. Финкель) создали три цикла (попы, собаки, Виверлеи) под общим названием «Парнас дыбом», Левитанский «Вышел зайчик погулять», Байков «Ехала деревня мимо мужика». Леонид Филатов в своей «Таганка-75» поздравил театр с юбилеем от имени известных поэтов: Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского, Роберта Рождественского.
Андрей Вознесенский
Таганка, девочка,
Пижонка, дрянь!..
Что ты наделала,
Ты только глянь!..
О, Апокалипсис
Всея Москвы...
Толпа, оскалившись,
Крушит замки!..
Даешь билетики!..
А им в ответ:
Билетов нетути!
Физкульт-привет!..
Профессор с Запада,
Заморский гость,
Где ваши запонки,
А также трость?..
Знаменитости стояли в очереди
особняком. Банионис
кричал: «Я — Гойя!» Ему не верили.
Все знали, что Гойя — Я.
Кассирша в ботиках
И в бигуди
Вопит: о Господи,
Не погуби!..
Ату, лабазники,
Ату, рвачи!
Как ваши блайзеры
Трещат в ночи!..
Пусть мир за стеночкой
Ревет в бреду!..
Сижу, застенчивый,
В шестом ряду.
Такое скопление людей я видел
только трижды в жизни:
во время студенческих волнений в
Гринвич-Виллидж, на
фресках Сикейроса и в фильмах
Бондарчука.
Лоллобриджидочка,
Чернявый бес,
Вы были в джинсиках,
А стали — без!..
Очкарик и свитере,
Второй Кювье,
О как вам свистнули
По голове!..
Роберт Рождественский
Может, это прозвучит
Резко,
Может, это прозвучит
Дерзко.
Но в театры я хожу
Редко,
А Таганку не люблю
С детства.
Вспоминается такой
Казус,
Вспоминается такой
Случай:
Подхожу я как-то раз
К кассе,
Эдак скромно, как простой
Слуцкий.
Говорю, преодолев
Робость, —
А народищу кругом —
Пропасть! —
Мол, поскольку это я,
Роберт,
То нельзя ли получить
Пропуск?..
А кассир у них точь-в-точь
Робот,
Смотрит так, что прямо дрожь
Сводит:
«Ну и что с того, что ты —
Роберт?
Тут до черта вас таких
Ходит!»
Вот же, думаю себе,
Дурни! —
А в толпе уже глухой
Ропот! —
Да сейчас любой олень
В тундре
Объяснит вам, кто такой Роберт!
В мире нет еще такой
Стройки,
В мире нет еще такой
Плавки,
Чтоб я ей не посвятил
Строчки,
Чтоб я ей не уделил
Главки!
Можно Лермонтова знать
Плохо,
Можно Фета пролистать
Вкратце,
Можно вовсе не читать
Блока,
Но... всему же есть предел,
Братцы!
...Но меня, чтоб я не стал
Драться,
Проводили до дверей
Группой...
Я Таганку не люблю,
Братцы.
Нехороший там народ,
Грубый.
Стилизация самая сложная форма пародии. Мало того, что талант стилизатора должен быть не ниже таланта стилизируемого, надо быть филологом, чтобы найти закономерности стиля, а не отдельного стихотворения. Примером могут служить стилизации Александра Архангельского, посвящённые Маяковскому и Каменскому.
В. Маяковский
Вам —
сидящим
в мещанства
болоте,
Целующим
пуп
у засохшего
попика!
Оббегайте
землю,
если
найдете
Такое
на полюсах
или
на тропиках.
Завопит
обыватель
истошным
криком:
— Жена родила! —
и в церковь
ринется,
А я,
Семену
Родову
в пику,
В любой
ячейке
готов
октябриниться.
Плевать
на всех
идиотиков,
Жующих
жвачку
в церковном доме!
Других
октябрин
вы не
найдете —
Нигде
кроме
как в Моссельпроме! [5]
Василий Каменский
ШАРАБАРЬ, ЕМЕЛЯ
Ой, да то, да то се,
Да по Каме-реке
Плы-и-вет Васек,
Гармонь на боке.
Ой, да ой, да охоньки,
Я ль не юбилехонький.
Ох, да ах, да ошеньки,
Гряну на гармошеньке.
Ой, ядреный денек!
Ох, присяду на пенек!
Ой, рвану меха —
Баян тянется.
Поперек стиха
Емельянится.
Эй, дуй, пляши
Всех колен сорта!
Бардадым! Якши!
Впрямь для экспорта.
Вдоль по Камушке, по Каме
Шевели сапог носками.
В шароварах плисовых
Шарабарь! Выписывай!
Эй, играй, приплясывай
До поры бесклассовой!
Го-го!
Очень близок к стилизации поэтический перевод, ведь и там важно не только передать содержание произведения, но и особенности стиля автора. В случае поэтического перевода это сделать сложнее с учётом особенностей языка и поэтики иноязычного автора. В какой-то степени к пародии можно отнести и центоны, ведь в них используются цитаты одного или нескольких авторов, и ничего кроме цитат.
Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок.
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
Несчастный Демон-дух изгнанья
Витал над грешною землёй,
И пал студент в очарованье
На перси девы молодой.
Как обесславленный предатель,
Сидел он с пасмурным лицом.
Что за комиссия, Создатель,
Быть взрослой дочери отцом?
Ну, что ж, пойду искать по свету,
Где оскорблённому есть чувства уголок.
Карету мне, карету!
Сказал и в тёмный лес Ягнёнка поволок.
Вообще, между жанрами поэзии, как и между поэзией и прозой, границы размыты, и порой трудно определить чётко к какому жанру отнести то, или другое произведение.
|